Народное ополчение, сформированное из жителей Ленинграда, сыграло огромную роль в боях на ближних подступах к городу в августе и в сентябре 1941 года. Сформированные наспех дивизии народного ополчения сдерживали натиск врага под Лугой, сражались на Пулковских высотах и на Колпинском рубеже, шли в атаку в Усть -Тосно.

Одним из тех, кто добровольно записался в ряды народного ополчения, был человек науки – доцент Ленинградского университета, кандидат физико-математических наук Николай Павлович Еругин. На него распространялась бронь, но уже с первых чисел июля было ясно, что ему придётся воевать. Сдав свои неоконченные рукописи в университет – Николай Еругин собирался в конце 1941 года защитить докторскую диссертацию – и отправив семью в эвакуацию, он прибыл на призывной пункт.

На призывном пункте была сформирована команда из лиц аттестованных, не ниже капитана, добровольцев. Николай Еругин был в то время аттестован как интендант 3-го ранга, это равнялось званию капитана. Но из-за суматохи и срочности при отправке команд на линию фронта команда капитанов была отправлена под Пулково в качестве взвода рядовых. Взвод добровольцев прибыл на боевые позиции в район Пулковских высот. Времени на подготовку не было. Всем выдавались винтовки и по 25 патронов. И по две гранаты. Вместе с ними рубеж обороны занял взвод добровольцев из Сибири. Многие из бойцов не были знакомы с оружием. Николай Еругин не мог сразу понять, как колоть штыком в ближнем бою. Если стрелял он хорошо: пригодился опыт гражданской войны, то гранаты для него были диковинкой. Бойцы учились друг у друга прямо в окопах. Их третий взвод стал вторым эшелоном. Первым эшелоном в атаку пошли сибиряки. После ожесточённого боя назад никто не вернулся. Ещё не привыкший к жёстким полевым условиям фронтовой жизни Николай Еругин свалился с температурой. Более шести дней он не хотел признаваться о своём недуге. Но окончательно ослабев, обратился в медпункт. Из медпункта Еругин был отправлен в Ленинград, в госпиталь. Диагноз был неутешителен – малярия и воспаление лёгких.

5 октября 1941 года, после госпиталя, интендант 3-го ранга Николай Еругин из распределительного пункта был направлен в штаб 55-й армии. Штаб находился в селе Рыбацкое. Добираться пришлось пешком. В штабе армии были слегка озадачены появлением у них доцента ленинградского университета, имеющего звание, равное капитану, но не имеющего никакой военной подготовки. Вопрос о своём использовании решил сам Еругин, предложив себя в артиллерию, объяснив, что математики – природные артиллеристы. Новоиспечённый командир взвода артиллерии был направлен в штаб 125-й стрелковой дивизии, находившейся в Колпино. Интендант 3-го ранга Еругин стал командиром второго взвода батареи противотанковой артиллерии 466-го стрелкового полка. Позиции батареи находились вблизи Колпино, в третьей немецкой колонии – до середины августа 1941 года в колонии жили немецкие колонисты, чьи предки были поселены на этих землях в конце XVIII века, в пятистах метрах от противотанкового рва, занятого врагом в сентябре 1941 года. Командир сорокапятки рассказал командиру взвода, как работает пушка, что из себя представляют бронебойные и осколочные снаряды, где хранятся боеприпасы. 125-я стрелковая дивизия появилась на колпинском рубеже 30 сентября 1941 года. Перед ней командованием фронта была поставлена задача: с ходу взять посёлок Красный Бор и вести наступление в сторону города Тосно. Но этого сделать не удалось. Враг плотно закрепился в противотанковом рву. При этом имел преимущество: посёлок Красный Бор находится на возвышенности, с которой любые продвижения наших подразделений контролировались и пресекались.

В конце декабря 1941 года большой отрезок противотанкового рва был взят нашими войсками. Шли ожесточённые бои на ближних подступах к посёлку Красный Бор. Атака за атакой. Наши войска прорывали глубоко эшелонированную оборону врага. 8 февраля 1942 года было назначено очередное наступление. В бой должны были пойти три танка. Задача, которую поставили Еругину, состояла в их прикрытии, чтобы отвлечь на себя огонь вражеской противотанковой пушки. Расчёт нашего орудия должен был выйти на открытую позицию и завязать артиллерийскую дуэль на короткой дистанции. По замыслу командования, немецкие артиллеристы переключили бы своё внимание от танков на подавление нашей пушки. При этом точность стрельбы прямой наводкой пушки была намного эффективней стрельбы из движущихся по пересечённой местности танков. За день до этого наши наблюдатели искали вражеские орудия. Заметив замаскированную вражескую огневую точку, Еругин поставил свои 45-миллиметровые орудия в этом направлении и установил нужный прицел. Как только начался бой и в атаку пошли наши танки, фашисты сразу показали своё орудие и открыли огонь. Без промедления открыла огонь и наша пушка. Но оказалось, что враг открыл огонь с другого места. То, что обнаружили наблюдатели, было ложной позицией. Немецкая пушка была метров на сто дальше, чем ожидалось. Переключившись с танков на орудия Еругина, первым снарядом немецкая пушка поразила санки со снарядами, которые стояли метрах в десяти от орудий. Второй и третий снаряды разорвались ещё дальше, метрах в двадцати от пушек. Неприятель торопился и нервничал: видел, что наши орудия поворачиваются в его сторону. Четвёртого выстрела от немецкого расчёта не последовало. Первым снарядом наши артиллеристы уничтожили врага. Второе орудие артиллерийского взвода своим выстрелом уничтожило расчёт немецкой пушки. Пока шла артиллерийская дуэль, наши танки прошли вражеские позиции и прорвались в сторону Красного Бора.

45-миллиметровые орудия, которые стояли на вооружении дивизии, были новыми, образца 1941 года, их, по сути, никто не знал. Для ознакомления к ним была приложена инструкция. Николай Павлович вспоминал: «По замыслу конструкторов, эти 45-миллиметровые пушки готовились для ДОТов. Вместо обычной панорамы орудия имели простое снайперское прицельное приспособление только для стрельбы прямой наводкой. Лафет у них был необыкновенно тяжёлый, как думал конструктор, удобный для создания устойчивости при стрельбе из ДОТов. Но так как мы должны были эту пушку таскать по полю, в слякоти, а затем в глубоком снегу, притом голодные, то благодарности конструктору мы, насколько помню, ни разу не выражали». Мы часто мечтали о лёгкой сорокапятке образца 1932 года с раздвижными станинами. Достоинством нашей пушки была хорошая точность её огня, которая и спасала нас в те мгновения, когда вопрос о жизни решался в какие-то доли секунды». Сам командир взвода Еругин и на фронте оставался математиком, решая задачи обнаружения по направлению и дальности немецких огневых позиций по слуху. Им были построены соответствующие формулы и определены границы возможных ошибок.

В ходе январских и февральских боёв за Красный Бор часть посёлка была освобождена. Оставшиеся от немцев землянки и блиндажи занимали наши подразделения. Немцы, зная расположение всех оставшихся целыми домов и землянок, наносили по ним точечные удары из тяжёлой дальнобойной артиллерии. Землянка, которую занимал Еругин со своими артиллеристами, была добротной, по всей видимости, её занимало немецкое начальство. Это качество и повлияло на то, что по ней был нанесён прицельный удар. В землянку попал 202-миллиметровый снаряд. Крыша была снесена, в образовавшейся воронке было нагромождение исковерканных досок и брёвен. По счастливой случайности все остались живы, но получили ранения. У комвзвода Еругина была смята стопа правой ноги, большим осколком перебиты ниже колена обе берцовые кости, сломан коленный сустав, был вывих тазобедренного сустава с трещиной, надломлен возле поясницы позвонок, левая нога была без огнестрельных ранений, но в параличе от контузии. Прошёл день. Раненых смогли эвакуировать только под вечер. Самого Еругина как капитана, который сходит с корабля последним, увозили на санках после всех. Путь в медсанбат предстоял нелёгкий, дорогу обстреливали. Осколками одного из снарядов ещё раз были перебиты обе берцовые кости правой ноги. В медсанбате удалили осколки, зашили раны. Вечером следующего дня Еругина в санпоезде из Колпино доставили в Ленинград. Далее он в санитарном автобусе был перевезён в госпиталь, который находился на Петроградской стороне.

После семи месяцев лечения в госпитале Николай Еругин был эвакуирован на большую землю. В Саратове в декабре 1943 года его освидетельствовала окружная медицинская комиссия при военкомате. Долгая болезнь давала о себе знать – худоба, только кожа и кости. Передвигаться можно было только на костылях. «Снят с воинского учёта» – вердикт военкома вернул Николая Павловича Еругина в мирную, научную жизнь. Ёще будучи на лечении он сумел защитить докторскую диссертацию, став доктором физико-математических наук. В Ленинград Еругин вернулся сразу после снятия полной блокады, преподавал в ленинградском государственном университете. Позже Николай Еругин с семьёй переехал в Минск, стал академиком академии наук Белорусской ССР, был удостоен высокого звания героя социалистического труда. Умер Николай Павлович 12 февраля 1990 года, похоронен в Минске.

О. Зимин,  военный историк.

На снимках: Николай Еругин.

Фото издания «Тосненский вестник».