Продолжение. См. «Балтийский луч»: 29 марта 2023 года, 04 апреля 2023 года, 07 апреля 2023 года, 14 апреля 2023 года, 22 апреля 2023 года, 2 мая 2023 года, 17 мая 2023 года, 5 июня 2023 года, 14 июля 2023 года
1818, 20 октября (1 ноября) – Крушение военного брига «Фальк», погибшего у Толбухина маяка, в семи верстах от Кронштадта.
20-ти пушечный «Фальк» ко времени своей гибели прослужил Балтийскому флоту десять лет: бывший шведский бриг был взят в плен в Финском заливе в августе 1808 года эскадрой адмирала П.И. Ханыкова[1].
20 октября 2018 года бриг «Фальк» под командованием лейтенанта С. Щёчкина следовал из Кронштадта в Свеаборг. Задержанный противным ветром встал у Стирсуддена: «…Отданным «на кран» якорем пробило борт, почему открылась сильная течь. Чтобы спасти судно от потопления, поставили паруса и пошли к Толбухину маяку, на мель; но затопающее, и потому много погрузшее судно, остановилось слишком далеко от берега – саженях в ста – и на такой глубине, что вода доходила до палубы; к этому, из опасения быть снесёнными в море, ещё срубили мачты, и чрез то команде приходилось держаться только на непокрытой водою корме, обливаемой однако ж волнами, при большом морозе. В следующее утро с маяка послали помощь, но на несчастном судне было уже только двое живых…»[2]
Описание этой трагедии вошло в труд вице-адмирала В.М. Головина «Описание примечательных кораблекрушений, в разные времена претерпенных русскими мореплавателями»[3]. Впрочем, перу самого Василия Михайловича в главе, посвященной гибели брига принадлежат всего два (!) абзаца.
Адмирал посчитал возможным поместить в полном объеме статью флота лейтенанта Н.А. Бестужева из журнала «Сын Отечества». Последуем и мы методологии В.М. Головнина, «из коего я взял это описание и помещаю здесь от слова до слова», сопроводив текст комментариями из «Летописи» Александра Соколова, к которой мы постоянно обращаемся.
И так:
«Целое лето нынешнего 1818 года не было жестоких ветров: первая буря случилась 20 октября и, начавшись рано поутру от северо-запада с морозом в 3 1/2, продолжалась почти до полудня 21-го числа. В продолжение сей бури, по известиям, дошедшим доселе, разбило английский купеческий корабль «Индастри», шедший из Бергена с сельдями, у мыса Стирсудена, лежащего верстах в тридцати от Кронштадта по правую сторону Финского залива: люди с сего корабля с трудом спаслись на берег. Любекское судно «Гофнунг», ушедшее с грузом из Кронштадта, близ Гогланда брошено было на мель и едва спаслось рачением шкипера, который со всем тем принужден был воротиться в Кронштадт по причине великой течи. Два галиота русских потеряли мачты и один выбросило на берег на кронштадтском рейде. Русское судно «Магдалина», шедшее из Ливерпуля с солью, кинуло на мель на кронштадтском же рейде, сорвав оное с якорей. Это самое судно, будучи снято с мели, оказало такие повреждения и течь, что принужденным нашлось войти в гавань и остаться там на зиму для починок. Четыре лодки с зеленью и съестными припасами и один плот из бревен разбило на берегах; многие суда потеряли свои якоря.
Теперь приступаю к описанию важнейшего из всех сих несчастных приключений. Все мною изочтенное до сих пор состоит из обыкновенных только случаев, встречающихся с мореплавателями весьма часто.
22-го числа, по утешении немного сей бури и по прочищении пасмурности, с Толбухина маяка, отстоящего от Кронштадта верст на четырнадцать, сделан был телеграфом сигнал, что от него к западу военное судно терпит бедствие. Вследствие сего сигнала приказано было от военного губернатора и главного в Кронштадте командира вице-адмирала фон-Моллера отправить с дальней брантвахты гребное судно с офицером, чтоб разведать, где стоит это судно, и для подания ему помощи. Я был послан с потребными орудиями и достаточным числом людей.
Приехав уже к самому маяку, увидел я судно поблизости от него, вовсе затонувшее, у коего мачты были срублены, а над водой оставалась одна только кормовая часть. Подъезжая ближе, мне казалось, что люди, на нем находящиеся, протягивали руки и просили о скорейшей помощи, и потому я поспешил перегрести расстояние 100 сажен или немного более от маяка до судна, удивляясь, однакож, каким образом маяк, дав знать сигналом о судне, сам не подает доселе помощи, видя людей сих в таком положении.
Но какой ужас объял меня, когда, приблизясь к судну, увидел я множество людей замерзших и обледенелых в разных положениях: одни лежали свернувшись, другие в кучах, третьи держались за борты, как бы прося о спасении. Первый предмет, поразивший меня, был лейтенант Щочкин, товарищ и приятель мой с самого малолетства, коего узнал я в ту же минуту, распростертый навзничь с обмерзлыми волосами и одеждой; за руку его держался денщик и, казалось, желал согреть оную своими руками; прочие люди лежали кучами, как бы в намерении согреть друг друга взаимной теплотой. Под одной кучей лежащих людей узнал я молодого офицера Абрютина, коего, вероятно, матросы хотели согреть собой; унтер-офицер был обложен подобным же образом; другой офицер, облокотись на борт, казался спящим. Все вообще имели вид спящих или умоляющих небо о своем спасении; одна мертвенная оцепенелость удостоверила меня, что люди эти уже умерли, и я едва мог опомниться от нового мне чувства – большего, нежели страх, и сильнейшего жалости.
Скрепив, однакоже, сердце я думал было осматривать, нет ли еще живых людей, как приехала с маяка лодка, с коей меня известили, что старания мои будут бесполезны и что двое из сих несчастных, найденные в живых, давно уже сняты с судна. Осмотрев, однакоже, хорошенько и не нашед ничего, я вышел на маяк, чтобы разведать о сем приключении, и нашел там двоих спасенных: комиссара Богданова и унтер-офицера Изотова, столь слабых, что они едва были в состоянии отвечать на мои вопросы. Они объявили следующее:
Военный бриг «Фальк», нагруженный мукой, отправился 25 сентября из Кронштадта в Свеаборг под управлением лейтенанта Щочкина 1-го, с мичманами Жоховым, Абрютиными 2-м и 3-м, вышесказанным комиссаром Богдановым, штурманом Калашниковым, тридцатью пятью человеками команды и пассажиркой, пожилой женщиной, с двенадцатилетним ее сыном. Вышед из Кронштадта с благополучным ветром, вскоре получили противный. Дувшие беспрерывно западные ветры заставляли бриг несколько раз спускаться в разные места и останавливаться там на якоре. Дважды он стоял за Гогландом, дважды в Биорке, раз за Сескаром и раз за мысом Стирсуденом. К сему последнему подошли они 12 или 13 октября. Лейтенант Щочкин, желая по назначению попасть скорее в Свеаборг и выполнить во всей мере долг свой, никак не хотел итти назад в Кронштадт, рассчитывая, что с первым, хотя немного благоприятным ветром он гораздо легче может сняться с якоря от Стирсудена, нежели из Кронштадта, из коего не при всяком ветре удобно выходить. В сем положении он стоял около шести или семи дней.
20-го числа началась буря; в 7 часов пополудни порыв северо-западного ветра, дувшего со снегом и морозом, был столь велик, что судно, стоявшее на одном якоре, потащило. Мичман Жохов, бывший на вахте, видя, что при достаточном количестве выпускаемого каната судно не перестает тащить, хотел бросить другой якорь на помощь первому и для этого якорь сей, обыкновенно привязываемый горизонтально вдоль судового борта, был отвязан и оставлен вертикально в висячем положении, подвешенным к кокоре, называемой кранбалкою.
Лейтенант Щочкин, уведомленный о сем в ту же минуту, вышел наверх, отменил было кидать другой якорь, но, узнав, что оный висит уже на кранбалке, и зная опасность сего положения при качке, тотчас велел бросить.
Не напрасно было опасение Щочкина, вследствие коего он велел отдать якорь: обледеневшая веревка, на коей он висел, не могла в скорости быть развязана, надлежало ее рубить, и в это время якорь, раскачиваемый жестоким волнением, ударяя беспрестанно одним из своих рогов в судно, пробил обшивку, и вода хлынула в большом количестве по всему трюму.
Спустить якорь на кранбалку, обрубить мерзлую веревку и в это время получить от якорной лапы пролом было дело одной минуты. Шкиперский помощник первый увидел течь и известил о том начальника. Все меры против оной остались тщетными; наконец, после многих бесполезных усилий, решено было, отрубив якорь, спуститься прямо на Толбухинский маяк, видимый от Стирайудена, и стать там на мель, чтобы, по крайней мере, можно было поблизости к берегу спасти людей. Отрубили канаты, распустили паруса, пошли. Течь начала усиливаться.
Отчаяние овладело всеми. Увещания начальника не действовали: близкая смерть и неизвестность, в состоянии ли будет судно дойти, не затонув, до маяка, сделала всех глухими к приказаниям. Начали прощаться между собою; все побежали переменять на себе белье по старинному русскому обычаю; наконец, вода в судне так распространилась, что переменявшие внизу белье – иные, но успев выскочить, остались там, другие выбежали в одних рубахах, и судно, не дошед саженей ста до маяка, село на дно, так однакож, что вода не покрывала верха судна.
Со всем тем волнение столь было жестоко, что бриг начало сносить с мели. Щочкин, опасаясь, чтоб судно не потонуло на глубине, велел бросить остальной якорь и верп (или якорь меньшего разбора), чтобы удержаться ими на мелком месте; велел срубить мачты, на коих незакрепленные паруса более и более сдвигали судно с места. Повторяемые удары о каменья отбили руль, киль, и, наконец, нижняя часть судна начала разбиваться в щепы; бочки и прочие вещи выносило из люков или выходов наверх; судно погрузилось совсем, одна только задняя часть оставалась сверх воды. Барказ или большое судно, стоявшее наверху палубы, мгновенно было оторвано стремившимися уже через верх волнами и, оными поднимаясь, перебило многих людей, собравшихся на корме.
В сем положении, во 100 саженях от маяка, вблизи возможного спасения, должны были они оставаться около двенадцати часов подверженными яростным волнам. Все гребные их суда и барказ оторвало, прежде нежели могли приступить к их употреблению; спасаться вплавь – значило ускорить свою смерть. Никакого знака не можно было подать на маяк; пушки, порох были в воде; огня достать было невозможно; крик не помогал, и тщетны были все усилия, чтоб их услышали на маяке: рев волн, разбиваемых о каменья, окружающие маяк, и свист ветра в снасти телеграфа, стоящего при маяке, препятствовали им быть услышанными. Темнота осенней ночи, увеличиваемая снегом и светом самого маяка, препятствовала часовым с оного видеть на несколько сажен вдали. Таким образом, несчастные страдальцы принужденными нашлись, из боязни быть снесенными волнами, держаться друг за друга, оставаясь так без всякого движения, могшего их сколько-нибудь разогреть и избавить от холодной смерти. С 9 часов вечера до самого рассвета оставались они в сем положении; холод увеличился почти до 5; многие из них уже замерзли, многие снесены были волнами; остальные едва дышали, оцепенев от холода.
В исходе 7-го часа, лишь только можно было различать предметы, с маяка усмотрели несчастных и поспешили отправить небольшую лодку с семью человеками. Другого судна не можно было послать по чрезмерности волнения, о камни разбивающегося. Лодка опрокинулась на каменьях, и семь человек вброд едва спаслись сами; однакож, поймав лодку и исправив оную по возможности, пустились опять. Часа два или более прошло, пока лодка могла добиться до судна, так что, подъехав туда, нашли уже только двоих живыми, и то без всякого движения, с едва заметными знаками жизни; прочие поодиночке умирали прежде, нежели могли дождаться спасения. Искав долго между мертвыми и не находя ни одного человека в живых, люди сии с великой трудностью возвратились на маяк, где, подав возможную помощь двум несчастным, к исходу только дня привели их в состояние рассказать все обстоятельства сего пагубного случая.
Люди с судна были сняты. В числе сей команды недоставало девяти человек и одного офицера. Одни остались внизу, где старая пассажирка также окончила жизнь свою с сыном; других смыло волнами».
Александр Соколов в своей «Летописи» добавляет информацию, которая отражает ко всему прочему еще и имевшую место семейную трагедию:
«У Щёчкина в Свеаборге осталась жена; двое Абрютиных, с ним бывшие, её родные братья; отец её плац-майор в Свеаборге. Удар слишком жестокий для отца и матери: в один раз потерять двух сыновей и зятя! Старший сын был восемнадцати, младший семнадцати, а самому Щёчкину было не более тридцати лет»[4].
Обратим внимание на характерную для флота нумерацию фамилий морских офицеров, которую включил в свой текст Николай Бестужев, назвав лейтенанта Щочкина «1-й», а мичманов Абрютиных «2-м и 3-м».
Из мичманов Абрютиных «Вторым» был Василий, а «Третьим» – Александр, поступившим в Морской корпус в 18812-м и 1813-м годах соответственно. Их старший брат Сергей Николаевич Абрютин–1-ый поступил в Морской корпус в 1806 году, служил на Балтийском флоте, с 1829 года – на Черном море. Скончался в ноябре 1841 года будучи в чине капитана 2-го ранга. Участие в военных действиях отмечено орденами Св. Анны III степени и Св. Владимира IV степени с бантом[5]. Возможно, и у его братьев была бы не менее героическая биография, не распорядись судьба столь жестоко.
Не менее трагична судьба братьев Щочкиных.
В мае 1801 года в морской корпус поступили два брата – Савва и Степан. В июне 1805 года оба произведены в гардемарины. В «Общем морском списке» их биографии как под копирку: «1806-1808 г. На корабле «Рафаил» перешел из Кронштадта в Корфу. Плавал в Адриатическом море и участвовал при взятии крепости Тенедоса и в сражениях с турецким флотом при Дарданеллах и у Афонской горы. После чего перешел на лиссабонский рейд, а оттуда на корабле «Скорый» в Портсмут». В январе 1808 года оба произведены в мичмана, в апреле 1813 года – в лейтенанты. В этом же году принимали участие в боевых действиях и крейсерстве на Балтике.
Через год, в мае 1814 года, Савва Михайлович Щочкин утонул на свеаборгском рейде[6].
А через четыре года суровый Синус Финикус забрал себе в жертву и его брата Степана Михайловича Щочкина.
Трагедию брига «Фальк» коротко, но поистине гениально, отразил в своем труде вице-адмирал В.М. Головнин:
«Страшна и жестока должна быть участь странника, погибающего среди снегов отдаленной пустыни, где нет никакого для него убежища, ни же селений, откуда мог бы он надеяться получить помощь; но стократно ужаснее и мучительнее гибель несчастного, который замерзает, так сказать, на пороге собственного дома и для спасения которого стоило бы отворить двери, если б домашние его, покоящиеся в сладком сне, знали о месте его пребывания. Подобную сей горькую чашу суждено было испить злосчастному экипажу брига «Фальк», разбившегося при самом входе в главный наш порт Кронштадт».
Сетования о судьбе трагичной моряков нужны. Но, несомненно, любое историческое описание катастроф, должно быть направлено на то, чтобы подобное не повторилось.
Еще раз обратимся к сути трагедии.
Обычно якорь был привязан горизонтально вдоль борта. Но на этот раз оказалось, что якорь отвязан и вертикально подвешен на кранбалке. Это и привело к роковой развязке…
Веревка обледенела, матросы не могли ее развязать. Командир приказал рубить. Качка была страшная. Пока матросы пытались разрубить веревку, якорь раскачивался, словно маятник, и беспрестанно бил в борт. Очередной страшный удар пробил обшивку, и холодная вода моментально хлынула в трюм. Все попытки бороться с течью оказались тщетными…
Василий Михайлович Головнин был профессионал морского дела и не мог не сделать выводов, которые хоть и бросают тень на молодых офицеров, но служат руководством к морской практике для следующих поколений:
«Из сего описания видно, что крушение брига «Фальк» последовало от течи, а течь произошла от якоря, на крамбал отданного и пробившего лапой на волнении обшивные доски. С трудом можно поверить, чтоб при нынешнем состоянии мореплавания сыскался еще морской офицер, который бы не знал, что на ходу и при волнении непременно якорь должно отдавать с рустова и крамбала вдруг: опытные мореплаватели во всяком случае так поступают. Человек, вовсе незнакомый с морской службой, взглянув на якорь, отданный на крамбал во время волнения или при большом ходе, подумал бы, что это острое орудие свешено нарочно для пробития корабельного дна. В грубых ошибках по службе молодость извинить не может: для неопытных офицеров есть книги; надобно только иметь охоту ими пользоваться».
[1] Чернышев А.А. Российский парусный флот. Справочник в 2-х томах. Т.2. – Москва: Воениздат, 2002, с.108.
[2] Летопись крушений и пожаров судов русского флота 1713-1853. – Санкт-Петербург, 1855, с.95.
[3] Головнин В.М. Сочинения. – Москва-Ленинград: Издательство Главморпути, 1949.
[4] Летопись крушений и пожаров судов русского флота 1713-1853. – Санкт-Петербург, 1855, с.98.
[5] Общий морской список от основания флота до 1917 г. Т. VI / Ф. Веселаго. Царствование императора Павла I. Царствование императора Александра I. Часть VIII. – СПб: Атлант, 2013, с.233-235.
[6] Общий морской список от основания флота до 1917 г. Т. VIII / Ф. Веселаго. Царствование императора Александра I. Часть VIII. – СПб: Атлант, 2013, с.479.
Продолжение следует
Внимание!
Книгу «Суровый Синус Финикус» (СПб, 2022) можно заказать и быстро получить через АВИТО или интернет–магазин «Морское наследие».
