-В гостиницу ему надо было, болван! Вернее, в пансионат, за Старым Петергофом. Там иностранные студенты отдыхают.
– Откуда я знаю, где он отдыхает?
Петрик, изгнанный из-за стола, вдруг расхохотался на диване. Все уставились на него.
– Представляю, – хохотал Петрик, – представляю, как на негра лаяли собаки, когда он ходил по деревне. Там собак на улицах больше, чем рогатого скота на фермах.
– Чего это вы меня оскорбляете? – обиделся вдруг Гриша после хохота Петрика. – Болваном обзываете…
– Да мы на тебя вообще дело заведём, – вмешался молчавший до этого Кучерявый. – Заслал иностранца к чёрту на кулички. Тот полночи болтался по деревне, его к нам привезли для выяснения личности. Откуда мы знаем, с какой целью ты его заслал…
– Не налью! – вдруг взревел дядя Максим, убирая графин со стола. – Больше не налью!
– Нальёшь, отец, – сказал Амбал, – куда ты денешься? Мы ведь знаем, что у тебя за напиток в графине.
– Поставь на место! – одёрнул отца Гриша.
– Что делать будем? – воззрился Амбал на Кучерявого.
– А ничего, – ответил тот, – пускай милиция разбирается. Я так и знал, что зря время теряем.
Амбал встал во весь свой баскетбольный рост, опёрся ладонями о край стола.
– Благодари, Гриша, что отец у тебя хороший и мы уже хорошие. Дёшево отделался. Давай, отец, выпьем на прощание.
Он сам налил в бокалы понемногу, чокнулся стоя с сидящим дядей Максимом, попрощался с ним за руку.
– Кто они такие? – недоумённо спросил дядя Максим, когда незваные гости ушли.
– Тебе лучше знать, твои собутыльники, – ответил Гриша. И на этом история с негром не кончилась.
Дня через два к ним в дом явился наш участковый, капитан Федорчук.
Он поздоровался, снял фуражку, положил на стул, потом сел за стол и сказал устало:
– Ну, рассказывай…
– Про что? – спросил Гриша.
– Про всё рассказывай… Как познакомился с иностранцем? Зачем привёз домой? Куда из дома его отправил?
Гриша сел напротив, стал рассказывать, а капитан – записывать. Потом ему стало жарко, потому что на улице было плюс тридцать, и он снял китель, повесил его на стул, на котором лежала фуражка.
Где-то на середине беседы или допроса в комнату вошёл Петрик с полотенцем через плечо.
– Пошли купаться, – предложил он Грише, не замечая участкового, трудолюбиво склонившегося над бумагой.
Тот приподнял голову, прищурился:
– А, Петров, с тобой мне тоже поговорить надо…
– В другой раз, товарищ капитан. В жару я сильно потею, как скунс.
Федорчук снова начал писать, а Гриша показал Петрику руками, чтобы он посидел, подождал.
Петрик сел, полистал какие-то проспекты, поелозил на стуле, затем сказал, что подождёт на улице, на крыльце.
На улице он тоже долго не задержался, потому что увидел с крыльца в луже лягушку.
– Сначала я ей позавидовал, – как позднее рассказывал нам, – затем решил лишить удовольствия.
Он поймал её и, держа в ладони за спиной, вернулся в комнату. Там Федорчук методично допрашивал Гришу. Петрик с умным видом стал рассматривать корешки книг на книжной полке, держа лягушку за спиной. Улучив момент, он опустил лягушку в боковой карман милицейского кителя. Ни Гриша, ни Федорчук ничего этого не видели. Через полчаса участковый закончил допрос, подсунул бумаги Грише. Гриша расписался, и они с Петриком пошли купаться на Красный пруд. Участковый пошёл в отделение и попутно заглянул на рынок, который тоже контролировал. Там он остановился у стола, где две цыганки-молдаванки продавали семечки из обманных стаканов.
Стаканы с виду были нормальными, но отлиты так толсто, что в них содержимого помещалось на четверть меньше, чем в обычных стаканах. Капитан уже отнимал у них эти стаканы, гонял цыганок с рынка, но они снова появлялись, снова находили фальшивые стаканы и снова обманывали покупателей.
На этот раз, увидев цыганок с обманными стаканами, капитан не на шутку рассердился.
Он решил штрафануть их, достав квитанции из планшета. Цыганки запричитали:
– Милый, золотой, серебряный!
Капитан полез за ручкой в карман и, наткнувшись на что-то холодное, отдёрнул руку, затем снова полез, извлёк лягушку, вскрикнул, в одну секунду сорвал с себя китель вместе с пуговицами, шваркнул китель на асфальт, начал хлопать себя по карманам штанов.
Цыганки с визгом побежали, решив, что капитан собирается срывать с себя казённые брюки.
Вокруг начал скапливаться ротозей-ный народ, не понимая, что происходит. Капитан опомнился, поднял китель, потряс его, надел и пошёл с рынка без пуговиц.
Гришу он оформил на другой день на пятнадцать суток. Не за лягушку – за мелкое хулиганство, за обман иностранца, якобы намеренный. С лягушкой он доказать ничего не мог. Может, она сама ему в карман запрыгнула. И про ликёр домашнего изготовления ни разу не заикнулся. Ребята из Ленинграда порядочными оказались, не выдали дядю Максима.
ПЕТРИК И СОРОК ГЕНЕРАЛОВ
Артиллеристу–ракетчику полковнику Антуфьеву А.В.
Есть в Рамбове воинская часть, на территории которой под вековыми деревьями на пьедестале стоит самоходка, прошедшая огненный путь от Рамбова до Берлина.
До революции здесь располагалась пулемётная школа, сыгравшая зловещую роль в событиях в Петрограде. После отечественной войны казармы принадлежали артиллерийской академии. Когда летом они пустели, в одной из казарм разбивался пионерлагерь для детей артиллеристов.
Мать моего героя Петрика работала в части поварихой, и маленький Петрик всё лето находился на казарменном положении. Точнее, он жил при лагере не одну, а все смены. Своим товарищам по лагерю он говорил, что мать у него – кастрюля, а отец – винный погреб.
Впрочем, в этом не было ничего удивительного. В войну, когда на озере Имандра воинская часть, в которой служил отец, подверглась бомбардировке, бедная мать под бомбежкой уронила маленького Петрика на лёд; он сильно ударился головой.
Итак, дети жили в первой казарме, рядом со столовой; редкие солдаты из хозяйственного взвода – в двух других, в глубине городка, там, где под вековыми деревьями стояла тяжёлая самоходка, вся облепленная звёздами, словно весёлый американский флаг. Только звёзд на ней было гораздо больше. Столько она подбила в войну танков.
Никакого особого разделения между солдатами и детьми не было. Солдаты за пионерами не надзирали, наоборот, помогали играть в следопытов. И пионеры до того доигрались, что однажды разрыли какой-то бугор, под бугром обнаружили склеп, а в склепе сидел генерал (именно сидел, а не лежал) при мундире, сабле и эполетах. Когда оробевшие следопыты позвали на помощь солдат, генерал уже рассыпался в прах; остались только сабля, галуны и эполеты. По этим остаткам следственная комиссия установила, что генерал просидел под землёй полтора века. Во, какой долгожитель…
Было это ещё до Петрика, а Петрик на той же территории встретил сразу сорок живых генералов… и даже имел с ними контакт.
Произошло это в середине лета. На той половине части вдруг началось оживление. Забегали офицеры, засуетились солдаты; начали мыть, подчищать территорию, красить окна казарм, освежать звёзды на самоходке.
Между пионерами и солдатами соорудили невысокий забор, которого раньше не стояло.
И вот в один прекрасный день через КПП въехали два автобуса с занавесками на окнах.
Ничего этого Петрик не видел. Он в то время со всем отрядом находился в парке на прогулке. Всё это видел его друг, Эдик Перельман, не ходивший на прогулку из-за того, что у него не было никакой одежды, кроме трусов. Его одежду взял вечером солдат и ушёл в ней в самоволку через забор, а утром из самоволки не вернулся.
Эдик был рослый пионер, а солдат – маленький, но очень шустрый. Он и раньше брал одежду и всегда возвращал, а на этот раз не возвратил. Пионервожатый, бывший с солдатом в сговоре, запер Эдика в своей комнате. Оттуда он и увидел въезжавшие в часть автобусы.
Из автобусов стали выходить военные в тёмно-зелёной полевой форме. У них даже звёзды на погонах были зелёные. Вот эти звёзды Эдика и поразили. Они были больше, чем у командира части, полковника. Примерно такие, как у начальника артиллерийской академии. Из чего он и заключил, что в часть приехала комиссия из сорока генералов. Эдик, имевший склонность считать все предметы, подсчитал, что из автобусов вылезли сорок человек с большими звёздами.
– Как же я теперь буду, – паниковал он, – в одних трусах? Ведь меня из лагеря выгонят, а папу из армии!
– Папа-то тут при чём? – не понимал Петрик.
– Как при чём! Солдат в самоволке… его поймают… узнают, чья одежда… Потом узнают, чей я сын…
В этом была логика, и Петрик пошёл к матери на разведку.
Мать ему сказала, что это никакая не комиссия, а штабные учения, что её они не касаются, а кормить генералов будет привозной повар. Мимоходом она сообщила, что тут находится даже генерал Кожедуб. Ошеломлённый Петрик побежал делиться новостью. Кто не знал тогда двух трижды героев, Покрышкина и Кожедуба!
Между тем в лагере уже было всё известно. В его отсутствие начальник собрал линейку и объявил, что лагерь переводится на казарменное положение, пока идут учения, т. е. дети должны проводить больше времени в казарме, чем на улице. Запрещается галдеть, петь, дудеть в горн… и вообще не мозолить глаза генералам. Иначе лагерь закроют, он расположен на территории части незаконно.
Казарма была длинной, имела три этажа, и места в ней хватало. Но как удержать детей летом в помещении?
Начальник, должно быть, всё это сообразил и приказал вывозить детей на экскурсии.
Уезжали на целый день с сухим пайком: в Кронштадт, Петергоф, Павловск.
Петрик от экскурсий уклонялся под предлогом, что помогает на кухне матери. В самом деле он матери только мешал. Его приходилось неурочно кормить, обстирывать, драть за уши.
Дело в том, что он сделал подкоп под забором, в сухой канаве, и оттуда следил за генеральской стороной. Очень уж ему хотелось увидеть героя Кожедуба. В каждой семье есть свои идолы, свои кумиры. Вот таким идолом в их семье был Кожедуб, больше всех насшибавший фашистских самолётов.
Николай ШАДРУНОВ,
Рамбовиана. Повести и рассказы. 2019 год.
Продолжение следует.
