Фото: Памятник писателю в п. Лебяжье Ломоносовского района
Окончание. Начало см.: “Балтийский луч”, №44 от 4 ноября 2022 года.
В рамках медиа-проекта «Литературные адреса Ленинградской области» публикуем продолжение материала о писателе М.Е.Салтыкове-Щедрине (1826-1889) – о том периоде, когда он проживал в посёлке Лебяжье, ныне Ломоносовского района Ленобласти.
Усадьба в Лебяжье, которую писатель пробрёл в 1877 году после продажи своего подмосковного имения, произвела на него большое впечатление: большой барский дом, оранжереи, огород, парк, мельница, скотный двор. Когда-то этой мызой владел инженер, генерал-майор Н.А.Амосов, который известен как изобретатель амосовских печей, предназначавшихся для отопления зданий пневматическим способом. Силами своих крепостных генерал благоустроил это имение. Он построил большой дом со службами, скотный двор, ригу для сушки зерна, разбил плодовый сад и развёл обширный огород, на реке Лебяженка устроил мельницу. Со временем имение, содержавшееся трудом крепостных крестьян, пришло в полное запустение. В 1877 году имение уже принадлежало некому Дубельту, после внезапной смерти которого вдова продала его за тринадцать с половиной тысяч рублей М.Е.Салтыкову. В одном из писем жена писателя Елизавета Аполлоновна писала: «Барыня, которой принадлежало Лебяжье, была ужасно богата, и муж на неё ужасно много тратил денег. Там в доме амосовские печки, и вода проведена в дом и прачечную. Парк с утрамбованными дорожками и оранжереей, и парниками. Мельница на речке, и Финский залив близ дома, к нему ведёт аллея берёзовая. Ужасно много разных служб, два каретных сарая, скотный двор, 4 коровы, 4 лошади, пропасть кур, индеек, пчёл и свиней. Не знаю, что мы со всем этим будем делать. И лес есть. Земли всего 163 десятины. И заплатили мы за всё это очень дёшево».
Писатель любовался живописными красотами своей мызы, но скоро убедился в своём неумении и нежелании хозяйствовать. Хозяина из него не получилось, и в письме А.Н.Островскому он жаловался на ярмо, добровольно надетое на себя. Ярмо собственности противоречило всей натуре писателя. Ему нужен был обычный отдых, а не хозяйственные заботы. Три лета (1877-1879) прожил он на берегу Финского залива в своём поместье в Лебяжье, которое называл «Убежище Монрепо» («Мой отдых»). Здесь рождались его новые произведения. В цикле очерков «Убежище Монрепо» он писал: «Два лета я живу в своём новом углу на берегу Финского залива, засел в своём углу и наслаждаюсь пальбою с Кронштадтских твердынь, которая потрясает окна моего Монрепо и которая, собственно говоря, составляет единственное здесь развлечение. Жизнь моя здесь течёт в уединении и полной безмятежности. Сена – мало, жита – и того меньше, зато есть благоустроенный парк, в котором родится множество белых грибов и в котором можно гулять даже немедленно после дождя. Сверх того есть порядочный сосновый лес и река, на которой устроена мельница, а следовательно, существует и запруда. Справа у меня деревенский посёлок, при въезде в который стоит столб, на нём значится: душ 24, дворов 10. На это не особенно громадное население существует два кабака, которые очень редко пустуют». Писатель не мог быть до конца счастливым при виде нищеты крестьян-соседей, их повального пьянства. Наблюдая за убогим бытом одного удалённого уголка Санкт-Петербургской губернии, он смог создать широкую панораму жизни пореформенной России с деградацией помещичьего землевладения и образами новых хозяев жизни – наглейшими и подлейшими хищниками Колупаевыми, Разуваевыми. С большой силой Щедрин показал картину торжества мещанства, так называемых чумазых (российских капиталистов), мироедского периода: для них даже лес – дрова, а не богатство природы. Лаконично и выразительно писатель изобразил берёзовые рощи, хвойные леса, луга, поля, речки и на контрасте – хаос и бесчеловечность, безалаберность и оскудение как природы, так и человеческой личности. Он писал о праздных людях, заполняющих Озерки, Парголово, Павловск и Петергоф как о потребителях, мечтающих о том, чтобы вся Россия была сплошной дачей, но без мужика – «хамова отродья». Отсутствие духовной жизни у этих «культурных людей», нежелание вникать в хозяйственные дела – вот признаки времени. А что же мужик? Это неприятный элемент ландшафта, которому, впрочем, иногда позволяется петь и плясать для «культурных людей».
Михаил Евграфович с тревогой писал о спаивании народа. Унылое пьянство порабощает финнов и русских, а кабатчик – герой дня. И здесь, как и в Пошехонье, и по всей России, – мертвечина и скука, и здесь провинция, хотя и столица рядом. Писатель считал, что жить в деревне и не делать деревенского дела, а только вдыхать ароматы полей и следить за полётом птиц, совестно. Однако хозяйствовал он плохо, дохода поместье не приносило и через три года было продано в плохом состоянии петербургскому оптику Мильку. А уже весной 1880 года поместье перекупил местный купец-лесопромышленник Байков, который стал сдавать часть строений под дачи петербуржцам.
Писатель честно отметил четыре недостатка в своей несложившейся деревенской жизни: осень ужасная, тёмная, слезливая погода, чересчур много земли, что требует производства серьёзных сельскохозяйственных работ, мельница, постоянно требующая ремонта, пространный огород, обработка которого обходится слишком дорого. Но самое главное было не в этом, а в его доверчивости. Как вспоминал сын писателя Константин, Салтыков был чрезвычайно доверчивым человеком. Доверчивость его происходила от того, что сам он был честнейшим человеком, не имевшим никогда ни копейки долгу, никогда никого материально не обидевшим. Он и других мерил этой меркой, к сожалению, часто ошибаясь. Жена его тоже не была подготовлена к помещичьей роли, в результате их обоих не обманывал только ленивый. Получалось довольно странное положение: земля, мельница, огород – всё, предназначенное для извлечения дохода, оказалось убыточным. Кроме того Салтыковы содержали в имении немалый штат, в котором состояли: управляющий имением, кучер, мельник, скотница, садовник, два постоянных работника. Летом и осенью прибавлялось ещё несколько человек: по-дёнщики, экономка, воспитательница детей, гувернантка-француженка, кухарка, прачка и уборщица. Они требовали значительных средств и внимания. В год Михаил Евграфович тратил на своё имение не менее 1500 рублей, по тому времени деньги немалые. Он писал в 1879 году: «Я со своим новым имением точно так же бедствую, как и прежде. Видно, мне не на этом, а на том свете хозяйничать». Хозяйственные дела отвлекали Салтыкова от литературно-журнальных дел, но он не отходил от руководства редакцией журнала «Отечественные записки». Каждый второй понедельник он выезжал из Лебяжья в Петербург на редакционные дни. До Петергофа он ехал на своих лошадях, а затем поездом – до Петербурга, где у вокзала его ожидала пролётка с заранее нанятым извозчиком.
В Лебяжье Салтыков-Щедрин написал «Тряпичкины-очевидцы», «На досуге», «Похороны», главы «Первое апреля», «Первое мая» из цикла «Круглый год». Но главное значение Лебяжья в писательской биографии Михаила Евграфовича в том, что оно явилось прототипом топонимического образа «Убежище Монрепо». В августе 1878 года начинается публикация этого цикла очерков и в 1879 году завершается. Здесь важны и сам топонимический образ усадьбы Монрепо, и горе-хозяйствование в ней автора. В цикле «Убежище Монрепо» сам Салтыков-Щедрин – и обличитель, и объект сатиры. Здесь, в Лебяжье, у писателя родилось признание: «Я люблю Россию до боли сердечной и даже не могу помыслить себя где либо, кроме России. Только раз в жизни мне пришлось выжить довольно долгий срок в благорастворённых заграничных местах, и я не упомню минуты, в которую сердце моё не рвалось бы к России. Хорошо там, а у нас… Положим, у нас хоть и не так хорошо. Но представьте себе, всё-таки выходит, что у нас лучше. Лучше, потому что больней. Это совсем особенная логика, и всё-таки логика, и именно – логика любви. Вот этот-то культ, в основании которого лежит сердечная боль, и есть истинно русский культ. Болит сердце, болит, но и за всем тем всеминутно к источнику своей боли устремляется». И, наконец, прямое обращение писателя к каждому из нас: «Люби, люби и люби своё Отечество! Ибо любовь эта даст тебе силу и всё остальное без труда совершить». После Лебяжья Щедрин готов был «отдать всё нажитое и уйти на хлеб и воду».
Продав поместье, Салтыков скучал по полюбившимся местам. В 1882 году он снял на летний период дачу рядом с дачей Еракова в Ораниенбауме (ныне город Ломоносов). Михаилу Евграфовичу, не жаловавшему дачные окрестности Петербурга с их бессмысленной суетой и всевозможными затеями, здесь понравилось: «дача с приятностями» – это немало для скупого на похвалу писателя. В письме И.С.Тургеневу он также весьма положительно оценивал свою дачу в Ораниенбауме с садом и огородом. Дачные впечатления впоследствии превращались в широкие, обобщающие панорамы русской жизни, в так называемые политические пейзажи. В то ораниенбаумское лето Салтыков, невзирая на недуги, упорно работал над «Письмами к тётеньке» (обращение к интеллигенции) и романом «Современная идиллия», в котором упоминался Рамбов (Ораниенбаум). Салтыковская дача на Богумиловсой улиц7, 5-7, не сохранилась, но ещё лет 30 тому назад старожилы показывали салтыковскую тропу, по которой писатель, полюбовавшись видом на Кронштадт с горы, шёл к морю.
Прошли годы, усадебный дом писателя в Лебяжье не сохранился – сегодня только несколько огромных деревьев напоминают о том, что возле здания местной администрации когда-то было поместье Монрепо, где жил русский писатель-сатирик Михаил Евграфович Салтыков-Щедрин. Жители посёлка Лебяжье решили увековечить память писателя. В санкт-петербугской академии имени Штиглица была найдена гипсовая статуя писателя – дипломная работа 50-х годов ХХ века. Имя автора неизвестно. За счёт академии отлили памятник, а в августе 2011 года его установили на месте бывшего усадебного дома писателя на деньги спонсоров.
В.Игнатенко.
Фото из архива автора и фондов краеведческого музея города Ломоносов.
«Балтийский луч», №45 от 11 ноября 2022 года
