В 2021 году мы вспоминали великого поэта – Николая Степановича Гумилёва (1886-1921) и его юбилеи: 135 лет со дня рождения, 100-летие предполагаемой даты его гибели, 30-летие его реабилитации в 1991 году – в обновлённой России.
В июле 2023 года в Петербурге вновь заговорили о Николае Гумилёве, вспомнив об «африканских» мотивах в его творчестве, его увлечённостью «чёрным континентом». Первую поездку в Африку Николай Гумилёв совершил осенью 1908 года, потом участвовал в научных экспедициях (1909-1910; 1913 гг.), плюс частное его путешествие в 1910-1911 гг. Немало произведений родилось под впечатлением его встреч с загадочным материком.
В Петербург прошёл Второй саммит «Россия-Африка», а также экономический и гуманитарный форум с участием лидеров и представителей африканских государств. Открылась выставка «Африка в русском искусстве» в Русском музее и другие тематические выставки (в Центральном выставочном зале «Манеж», Российской Национальной библиотеке, комплексе «Россия – моя История» и пр.). Состоялась «Неделя Африки» на Книжных Аллеях, Дни африканской культуры на киностудии Ленфильм» и кинотеатре «Аврора» и другие мероприятия.
Имя Николая Гумилёва звучало в научных и образовательных учреждениях, библиотеках, культурных центрах.
Африканские впечатления Гумилёва получили отражение во многих стихотворениях и цикле стихов (сб. «Шатёр», 1921) и прозе («Африканский дневник» опубликован в 1987 году в журнале «Огонёк»). Возникает ощущение, что осознание своих же африканских путешествий к Гумилёву пришло отсрочено: 1918-1919 гг. Сборник «Шатёр» вышел между двумя другими сборниками: «Костёр» (1918) и «Огненный столп» (август 1921 г.) – именно их специалисты считают вершинами творчества Николая Гумилёва.
У каждого читателя есть «свой» Пушкин, «свой» Лермонтов, «своя» Цветаева. У меня есть ещё и «свой» Гумилёв.
Моя первая «встреча» с Николаем Гумилёвым: 1967 год, мне 10 лет, летние каникулы.
Мы жили в старинном доме – из тех, что в 1820-е годы построили по проекту архитектора Василия Стасова (1769-1848) для служителей Ораниенбаумского дворцового имения. В том доме выросли самые близкие мне люди, там прошли и первые 15 лет моей жизни.
На чердаке хранили вещи, вышедшие из употребления. Накапливалась и печатная продукция – и в тех залежах я обнаружила книжечку со стихами: без обложки, на скверной бумаге. Как серьёзный читатель с большим (уже пятилетним!) стажем я сочла те стихи интересными, не похожими на знакомую классику. В мире поэзии моим путеводителем была солидная книга «Русская Муза» – мне её доверила бабушка, когда я попросила «Мцыри» Лермонтова и полный текст поэмы Пушкина о Вещем Олеге. В «Русской Музе» прекрасные стихотворения, но никто из тех авторов не написал бы так:
Я читаю стихи драконам, водопадам и облакам.
Или так:
Я знаю, что деревьям, а не нам дано величье совершенной жизни:
на ласковой земле, сестре звездам, мы – на чужбине, а они – в отчизне.
Эти строки завораживали. С бабушкой (Антониной Ивановной Казаковой, 1912-1994; в 1930-е годы она носила фамилию мужа – Тумашева) мы часто бывали в здешних парках. Бабушка была первым моим учителем. То, чему она учила меня, называлось словесностью, историей и естественными науками – примерно так её «натаскивал» отец, Иван Фёдорович Казаков (1884-1938), изыскивая источники и подручные средства во всём, что составляло их оскудевший послереволюционный быт.
Подивившись необычным стихам, я показала ту книжечку бабушке. Она смутилась, но пояснила, что это сборник «Костёръ», автор – Николай Гумилёв. Он родился в Кронштадте, учился в Царском Селе, потом жил в Петербурге-Петрограде и погиб в 35 лет. За участие в контрреволюционном заговоре Николай Гумилёв расстрелян в 1921 году. Я уже знала немало о поэтах, погибших молодыми: Рылеев повешен, Бестужев-Марлинский погиб на Кавказской войне, Пушкин и Лермонтов убиты на дуэлях, дипломат Грибоедов растерзан фанатиками, Веневитинов и Надсон зачахли от болезней, Есенин и Маяковский наложили на себя руки, но… Поставить к стенке поэта – и расстрелять?! У Гумилёвского сборника вполне советское название: может, в честь разгоревшегося костра революции? Известны же Пушкинские строки: «Из искры возгорится пламя…» – и получится костёр. Я читала пионерские газеты и журналы: «Ленинские искры», «Искорка», «Костёр»…
С 1920-х годов поэт Гумилёв стал «неназываемым». Его стихи не публиковали, а сборники прежних лет изымали из библиотек. Почитатели поэта хранили его книги, сняв с них обложки. Моя юная бабушка надёжно спрятала книжицу, а я нашла это сокровище через 40 с лишним лет.
Бабушка доверила мне серьёзную тайну: ведь о Гумилёве нельзя было никому рассказывать, какими чудесными ни казались бы его стихи. Напомню: шёл 1967 год: 50-летие Октябрьской революции. Мы «с пелёнок» знали о Ленине, революции, Гражданской войне и врагах Советской власти.
В старших классах я занялась стихотворчеством. Преклоняясь перед классиками, я понимала, что никто из «золотого» века поэзии не написал как Гумилёв – например, об осени:
Оранжево-красное небо…
Порывистый ветер качает
Кровавую гроздь рябины.
Догоняю бежавшую лошадь
Мимо стекол оранжереи,
Решетки старого парка
И лебединого пруда.
Косматая, рыжая, рядом
Несется моя собака…
В 1970-е годы о Гумилёве не было ни строчки в доступной литературе. Я осмелилась задать кое-какие вопросы маминой подруге (Юлии Михайловне Балягиной, 1927-1990), которая преподавала литературу и русский язык в местной ШРМ (Школе рабочей молодёжи) – в так называемой «вечерней школе». Не загружая меня избыточной информацией о символистах и акмеистах, тётя Юля открыла мне Мир Серебряного века: новые стихи, новые имена. Тот, мой «Костёръ» был при мне, но в знакомых стихах разверзлись космические бездны:
Земля, к чему шутить со мною: одежды нищенские сбрось
и стань, как ты и есть, звездою, огнём пронизанной насквозь!
В путешествиях лирического героя скользили «мелькающее отраженье потерянного навсегда» и странствия души, блуждавшей по зову памяти «в слепых переходах пространств и времён» в поисках прародины:
Страна, ты помнишь ли, скажи, тот день, как из варягов в греки
пошли суровые мужи? Ответь, ужели так и надо,
чтоб был, свидетель злых обид, у золотых ворот Царьграда
забыт Олегов медный щит?
Та старина была родной по крови и духу:
О, да, мы из расы завоевателей древних, которым вечно скитаться,
срываться с высоких башен, тонуть в седых океанах и буйной кровью своею
поить ненасытных пьяниц – железо, сталь и свинец.
Гумилёвский «Костёръ» удивлял «нездешностью». Добавились откровения и пророчества в стихотворениях, переписанных/перепечатанных из посмертного сборника Гумилёва «Огненный столп». Пришло осознание, что из поэтов «мой» Гумилёв ближе всего к «моему» Лермонтову.
Гумилёва влекли картины Николая Рериха (1874-1947) и его мировоззрение. В 1970-е, в студенческие годы мы тоже проникались величием тех сияющих вершин. Те годы мне памятны и другими открытиями, в их числе – творчество художника Константина Васильева (1942-1976). Его картины по мотивам русских былин, скандинавских саг и германского эпоса казались точными иллюстрациями к лучшим стихотворениям Николая Гумилёва.
На волне приобщения к тайнам творчества, до меня, наконец, дошла любовная лирика Гумилёва. Мой читательский опыт подсказывал, что адресат многих его стихотворений – вовсе не вальяжная Анна Андреевна Ахматова, с которой поэт развёлся вскоре после издания «Костра». Другое имя в биографии Гумилёва: Лариса Рейснер – и её стихи стали очередным моим увлечением…
Возвращение Николая Гумилёва ( и его Воскрешение )состоялось в перестроечные годы благодаря публикациям в периодике к его 100-летию и в честь предстоявшего юбилея Ахматовой. Именно тогда появились долгожданные книги с полноценными комментариями.
…А я продолжала занятия стихосложением и стихотворными переводами, руководствуясь не только наставлениями Корнея Чуковского, но и рекомендациями Николая Гумилёва из наконец-то опубликованных его «Писем о русской поэзии». А потом, в 1990-е, началась другая эпоха, но и в ней нашлось место замечательному поэту – Николаю Гумилёву.
Ольга Бардышева, 2021-2023 гг.
