С чего начинается родина

Фото: Железнодорожный вокзал в Новом Петергофе. 1944 год

Война

«А хочешь, я покажу тебе настоящую будёновку твоего прадеда Лёни, в которой он строил первые сто километров БАМа – с 1938-го по 1941-й годы на Дальнем Востоке? – спрашиваю у своего племянника. – Странный головной убор – отвечает он. Рядом с будёновкой лежит настоящая кожаная военная портупея его деда Серёжи – офицерская, тёртая, с объёмной звездой – никаких эмоций», – рассказывает житель города Ломоносов Александр Салтыков – педагог дополнительного образования 430-й ломоносовской школы. И говорит, что это, по меньшей мере, неправильно, когда следующие поколения практически ничего не знают о судьбах своих отцов, дедов и прадедов,  по большей части, славных и трагических судьбах, а значит, мало что знают и своей родине. Прежде всего, как учитель Александр Сергеевич Салтыков никак не может с этим смириться. И сегодня он рассказывает читателям «Балтийского луча» о судьбе своей семьи, которая тесно переплетается с судьбой всей России.

Войну Великую Отечественную мой отец, Сергей Петрович Салтыков,1929 года рождения, встретил десятилетним пацаном. К войне наша страна готовилась загодя. В 1938 году часть Псковской области передали в Смоленскую со статусом «особая приграничная», что заставило НКВД начать «зачистку» списочного состава проживающих на этой территории людей. Дедушка мой, в прошлом времени прапорщик царской армии, служил в Риге, потом – в Витебске. Был грамотным и верующим, но не колхозник. Этого было достаточно для приговора по статье 58 – враг народа, и как итог – расстрел. Так 1939-й год – год начала Первой мировой войны – принёс первую потерю в семью Салтыковых, живущую на Псковщине. Летом 1940-го, по рассказам отца, они с ребятами встретили в лесу двух мужчин, которые выясняли, куда ведут лесные тропинки, и заносили их на карту. А уже во время Отечественной войны старший брат моего отца Василий Петрович Салтыков, капитан красной армии, показывал военные карты, забранные у пленных немцев, с теми тропинками. Осенью 1941-го германские войска заняли Псков и прилегающие деревни. Но во многих удалённых поселениях люди жили в прежнем режиме – натуральным хозяйством. Такой была деревня Боровицы Усвятского района Псковской области, где жила семья Салтыковых. Однажды в их дом постучали бородатые мужики и сказали, что надо уходить в лес: деревня будет сожжена, чтобы дома не заняли фашисты. Двенадцатилетний отец быстро собрал торбу с едой, документы. Когда они вышли на дорогу с мамой, моей бабушкой, то увидели, как уже пылали избы их односельчан. В лесу отец и бабушка, раскопав снег, вырыли землянку, в которой вскоре бабушка умерла. Отец остался один, но лес не дал ему погибнуть с голоду, а через год началось освобождение псковских земель. Старший брат отца Василий Салтыков был на войне интендантом – хозяином большого военного хозяйства. Он взял машину и поехал искать своих родных. В лесу он и обнаружил своего младшего брата Сергея – моего отца. Василий хотел оставить ему тушёнку со сгущёнкой и уйти, но передумал. Он решил забрать Сергея к себе в полк как сироту в качестве сына полка, чтобы помогал военным. Сшили отцу военную форму, подобрали фуражку, сапоги, научили стрелять из винтовки. Полк, в котором оказался мальчишка, был мотострелковый, а потом ещё и гвардейский. Пришли из Америки грузовики «студебеккеры» – с очень неудобной кабиной: крупные и высокие советские солдаты с трудом влезали в машину. Сын полка Серёжа обкатывал эти подарки от союзников. В его задачу также входило готовить ужин на десять персон – для высшего полкового командования: всего должно хватать – и выпивки, и закуски. А ночью Серёжа должен был ставить к спальному месту полковника полный графин водки, который к рассвету был пуст. Со своим полком Сергей дошёл до Берлина. Город поразил его своей роскошью. Двери в немецкие дома были открыты: местные жители прятались в метро или уехали. Наши бойцы остановились в богатом доме. Пожилой немец нажал на кнопку на стене, и, к огромному удивлению Серёжи, дверь большого гаража сама поехала, а внутри стояли два новеньких чёрных мерседеса. Хозяин отдал ключи от машин отцу и тихо удалился. Сергей тут же опробовал это чудо техники – покатил по улицам разбитого города. В немецких квартирах стояли зеркальные шкафы, уставленные золотыми рюмками, кубками с рубиновыми ножками, расписная посуда и многое другое, чему наши не знали даже названия. Трофеи складывали в машину к Сергею, и вечером ужин советских военных превращался в приём у короля: узорные скатерти, хрусталь, старинные подсвечники со свечами, патефон с пластинками. Все мечтали о победе и возвращении домой с диковинными подарками. Полковник сказал, чтобы отец за сутки закончил загрузку его вагона дарами Берлина и догонял свой полк. Ушли в ночь, соблюдая строгие правила маскировки: по темноте ехали, днём стояли под зелёной маскировочной сеткой. Уже на своей территории вагоны с нашими военными двигались к Байкалу. Лето стояло жаркое, озеро сверкало на солнце. На одной из остановок отец решил искупаться в Байкале: побежал, разделся, прыгнул и вылетел из ледяной воды, как пробка. Было весело. Впереди их ждали ранние затяжные дожди и граница с Японией. Проезжая по узким горным дорогам, Сергей видел убитых японских пулемётчиков-смертников, прикованных к скалам у дорог. Когда на гимнастёрке моего отца Сергея Салтыкова  засверкали две новенькие боевые медали «За взятие Берлина» и «За Победу над Японией», ему было 15 лет. А в октябре Серёже исполнится 16, и это будет полный конец войне. Но эхо тех событий катилось за ним всю жизнь.

Фото на память

У отца был фронтовой фотоальбом. Он наполнен фотографиями различных событий и мест от Пскова до Берлина и до Японии. Вот на фото отец сидит за резным столом – ажурная скатерть, роскошные фужеры, сервиз из фарфора – это пригород Берлина, начало мая. А вот фото тоже с банкета, но из открытого окна уже видны хребты далёких гор – это Япония. Отец сидит на капоте мерседеса-кабриолета на фоне красивого дома у озера, а кругом кусты роз. Сниматься на фоне окровавленных бинтов или братских могил было не принято – это будни войны, а хотелось красоты и праздника мирной жизни. Поэтому цветные открытки хорошего качества в фотоальбоме моего отца: красивые горы, шикарные машины, золотые пляжи с девушками в открытых купальниках. Откуда? Потом я понял, что это открытки из немецких домов, отец просто вклеил их в свою историю. Вот и получалась в отцовском альбоме картинка большого и красивого приключения. Реальность же и тогда, и потом была совершенно другой. У него – военная, у меня – мирная. Я помню её из своего детства – сначала на Псковщине, потом в Ленинграде: очень долго тянется зима, холодно, мы с отцом идём с топором в сарай, где стоит кадушка с замороженной капустой. Он вырубает топором куски капусты, которая тает и начинает пахнуть кислятиной. Капуста оживает, я держу кастрюлю, куда летят её перемороженные куски. Потом отец варит щи, от которых несёт той же кислятиной. По квартире уже в Ленинграде всю зиму ходим в валенках: первый этаж, сквозняки. Ремонт сделать не получается, потому что нет даже магазина, где можно купить инструмент, краски, доски, гвозди. Народ несёт домой всё, что может, с фабрик и заводов, потом меняются товарами между собой. У отца, который работал в сверхсекретном цеху по производству двигателей подводных лодок, была супер-фляжка, сделанная умельцами с ленинградской «Электросилы» – полукруглая, крышка на завёртке. В неё входило 350 граммов краски – так месяцами собирался ресурс для покраски пола в комнате нашей квартиры. Потом лишняя краска менялась у соседа на доски. А вот у моего деда по матери, который был боевым офицером от Москвы и до Днепра, прошедшим Сталинград и Курскую дугу, не было ни одной военной фотографии. Зато была шкатулка с большим количеством военных орденов и медалей, включая главную награду – орден Ленина. У деда было ранение, дававшее о себе знать каждый раз, когда он одевал специальную обувь. Эту сцену тоже в детстве я наблюдал ежедневно.

Про блокаду

Моя родня по отцу Сергею Петровичу Салтыкову, четыре человека, жили в Ленинграде в блокадные дни, выжили трое – редкий случай. Папин брат дядя Вася, капитан красной армии, отвечал за один из участков Дороги жизни. Он обеспечивал движение конных подвод и грузовых автомобилей в оба конца – к Ленинграду и от него. Брат отца дядя Костя погиб на рабочем посту на военном заводе, где был инженером. Бомба упала на его цех. Сёстры отца, тётя Катя и тётя Дуся, трудились на предприятиях обороны, получая рабочий паёк. Никто из них не считал себя героем. И они очень устали от войны. Помню тяжёлые руки тёти Кати. Она ими почти не шевелила, всю блокаду она простояла у станка, делая авиационные бомбы, которые через несколько дней уже падали на передовую линию фашистов: город жил, работал и защищался. Когда они потом, уже в мирные дни, собирались за праздничным столом, по их рассказам можно было писать учебник истории. В учебниках моего времени не особенно раскрывалась тема войны СССР с Германией. Из разговоров своих близких я узнал, что в Луге стояли итальянские фашисты, которые ухитрялись вести разборки с немецкими. В Стрельну приезжал военный отряд морских диверсантов из Италии, чтобы разрушить минные поля за Кронштадтом, тем самым организовав проход к Ленинграду военных кораблей вермахта. Стояли у нас и румынские военные подразделения, но очень мёрзли, и их вернули в более тёплые районы военных действий. Так что, получается, воевали мы не только с Германией. Многие немецкие солдаты брали на фронт фотоаппараты, у них уже была качественная цветная плёнка. Отснятые, но ещё не проявленные рулончики плёнки они отправляли на родину, где их родственники распечатывали фото в ожидании будущих победителей. Но многие немецкие фотографы так и не увидели своих работ, не то, что победы. Сделанные ими фотоснимки, только спустя годы, их внуки и правнуки начали выкладывать в сеть как фотодокументы военных лет. Вот, к примеру, фото солдат вермахта на крыльце храма Петра и Павла в Петергофе. И они тоже – участники создания смертельного блокадного кольца вокруг Ленинграда и части его области. Перед ними стояла военная задача: в октябре соединиться с финскими войсками, замкнуть большое кольцо блокады города на Неве и области. А потом – праздничный парад на Дворцовой площади со своим лидером нации и банкет победы в ресторане «Астория». Сотни камер снимают репортаж, где геноссе на фоне арки главного штаба проходит в Зимний дворец, гуляет по залам, выходит на набережную Невы. За кадром звучит примерно такой текст: «Теперь эта река будет нести свои воды по воле Германии, город снова превратится в большое болото». О трёх с половиной миллиона ленинградцев речи нет. А ведь это и все мои родственники тоже – дядя Костя и дядя Вася, тётя Катя и тётя Дуся. Германия в них не нуждается. Немцы были так близко к Ленинграду, что из вражеских биноклей можно было разглядеть цеха Кировского завода, но город выстоял, закрывая собой и Москву, и всю Россию. Всё пошло не по германскому плану: практически с голыми руками ленинградцы шли в атаку, девушки из консерватории своими нежными ручками рыли ломами противотанковые заграждения, подростки ночами ползали по полям от Урицка до Володарки с противотанковыми минами в рюкзаках. Мину надо было врыть в землю и до рассвета вернуться живым. Всё очень понятно: отступать некуда, за спиной только Финляндия.

Подготовила М.Константинова.

Фото из архива семьи Салтыковых и из открытых источников.